Продолжаю продвигать свой проект. Спасибо всем, кто задонатил или просто поставил лайк. Уже собрано 5600. Решил пуболиковать главы повести с переодичностью в неделю. Ловите первую. Благодарю за репост.
Глава 1
Универ у нас – барахло: несгораемые шкафы, стенгазета, фоно, панно и унылое говно. Даже окна открываются только с одобрения деканата. Единственная свежесть в этом коридоре – Лилечка, остальное – инвентарная пустошь и мракобесие.
– А Диляра Тахировна не поставит нам прогул? – спрашиваю я самую несущественную для себя вещь.
– Ты хотел сказать Лярва Рахитовна? – заразительно смеется Лиля.
У Лильки три старших брата, кажется, она донашивает за ними плохие манеры. Я называю её «пацанка с осанкой». Хотя, она может быть очень женственной, когда это нужно. Например, сегодня она ходила на поклон к ректору и оделась просто сногсшибательно: брючный костюм, лакированные туфельки, изящный поясок с бляшкой.
– Я тут купил хорошую книгу – «Смех» Анри Бергсона: много думал о природе комического…
– Тебе надо собрать все свои бесполезные книги вместе и уронить их на Плюхареву – вот это будет экшен-муви!
– Почему ты так её не любишь?
– А зачем мне её любить? Люби её сам! У вас что-то уже было?
– Нет.
– Жаль, ты бы сильно поднялся в моих глазах…
Лилька умеет направлять. Она – капитан студенческой команды КВН, а мы – её матросы с пулеметной лентой на плечах. Смольный не брали, но Дворец культуры металлургов – уже́. Она, как наш Ленин: вдохновляет, манипулирует и картавит. Всегда замечал, что картавые женщины – очень властные, они словно бы добирают твердость звука делами. Все диалоги для сцены я пишу ей без буквы «Р», больше о ней я никак позаботиться не могу…
– Будем делать бомбовоз: пять панчлайнов, четыре отбивки, зонг, танец и кода. Закрыть выступление надо на эпике, сам диРЕКТОР цирка придёт смотреть!
– С каких это пор Карпатыч смотрит КВН?
– С тех самых пор, как я его позвала.
– Пацанка гнёт осанку?! – ехидно спрашиваю я. – Прогиб-то хотя бы засчитан?
– Не умничай, сам ведь знаешь, что нам надо ехать на фестиваль, кто-то же должен это проплатить. Может, ты хочешь?
– Горю желанием!
– С чем тебя только не видали – только не с деньгами!
– Плюхарева видела меня при деньгах неделю назад – мы ходили в ресторан, – бессовестно вру я.
– А говоришь, ничего у вас не было… – наконец-то желанная ревность рь-рь-рь-резонирует в голосе.
– Это же Плюхарева, я не форсирую.
Плюхарева была жертвой оранжерейного воспитания и филфака. Она искренне старалась жить по заветам института благородных девиц. Все её процессы были сакральны и мучительны. Мы три месяца переходили на «ты» и приучали эту жирафу делать нормальный мейкап. Её типаж в нашей команде – дурочка с переулочка без всякой достоевщины, которую она так старательно тянет на себя. КВН – вещь простая и грубая. Она требует механизма, где каждая шпонка на своем месте, а уж место Лиля покажет!
***
– Ну, чего ты ходишь по сцене с холодным носом, а, Плюхарева? Просто репетиция тебя уже не зажигает, где тебе почесать-то?!
Лилин режим Станиславского набирал обороты. Уже который раз всё начиналось как невинный капустник, а кончалось творческой казармой. На пятом часу репетиций эмоции и таланты просто выходят с по́том, и по сцене шатаются бренные людские оглоды. Сейчас наше с Плюхаревой танго сыпалось как маца, её ключица на седьмом такте была взведена до предела, но упорно не хотела стрелять.
– Плюхарева в зажиме, – безжалостно констатировал я.
– Вы даёте друг другу физику, а надо – химию!.. – резюмировала Лилька.
– И… природоведение! – вставил свои пять целковых Борямба.
На Борямбу даже отвлекаться не буду. Это сплошной жир в боках и словах. Из его рта бежит, как из шаурмы, и не одной глубокой мысли за год.
– Плюхарева, мы тут нетленку делаем или что? Партнер тебе совсем не нравится? Он же не чумной, ну, прижмись ты к нему тесней!
– Это личное дело, прошу уважать чужие границы!
Она хотела обиженно сквозануть в кулису на своих невообразимо длинных цирлах, но я вовремя схватил её за острый локоть.
Лилька сделала выразительную паузу перед вдохновленной речью.
– Когда в зале сидит двести пятьдесят человек — это не личное дело, а дело общественное! Через неделю хуева-тутуева куча студентов придёт смотреть на нас. От них тянет древесиной, врубаетесь?! Эти инвалиды даже подкатить нормально не могут!!! Ни ума, ни фантазии, ни шарма! Вы должны задать стандарт качества, чтоб они вспотели там все до последнего ряда!
После ликбеза умница Плюхарева отяжелела в моих руках и стала вполне комфортным материалом. Вместо медной чеканки под рукой заиграла мякоть, свежая как апельсиновый фреш. От неё даже пахло терпким цитрусом. Интересно: можно ли хотеть Плюхареву, а любить Лильку? Можно ли делать наоборот? Нужно ли задавать такие вопросы в двадцать лет, когда ощущаешь себя животным? Обязательно ли называть всю эту маету отношениями? В природе всё перестает быть естественно, когда мы даём имя и срок…
Танго выходит на свой финальный аккорд.
Роняю Плюхареву, принимаю вес тела на бедро и левую руку. Она лежит откинутая и роскошная, как дорогая шуба. Теперь уже не соответствую я, впереди ночь тренировок.
***
На звуки музыки из комнаты вышел отец, на его пальце болтается початая бутылка пива. С алкоголем он обручился давно и плотно. Не любит, когда выдыхается, но всегда теряет крышки. Пьёт и живёт очень медленно, зажился уже, если говорить честно...
– Ну, Гоча, ёк-макарёк, ты чего тут танцульки развёл, а? Лучше бы лампочку в холодильнике починил. – Отец поставил в старенькую «Бирюзу» очередной початок. Так он называл початые бутыли, которые, как правило, выливать приходилось с боем. – Лампочка тридцать рублёв сто́ит!
– Пиво твоё тоже чего-то стоит… – привожу я факт из очевидного.
– Да уж не дороже денег, ты сам меня разбудил! Сон – это не в розетку включить! Режим, он и в Африке – режим, а в Африке такой режим, что не дай боже!
Отец может вечно генерировать этот треш-ток. Он так устаёт от этого, что нигде не работает.
Когда батя заводит такие разговоры, я считаю трещины на стене, иногда даже вслух, если отец сильно пьян. Ни один фантаст не расскажет мне чего-то нового о параллельных мирах.
- Ты меня слушаешь или где?
- Или где...
- Уши заложило? Прочистим!
Папины лапы начали неумело корчевать провод. «Моторческие» движения ветерану домашнего насилия уже давались с трудом, но почему-то я был не в силах их остановить. Сыновья покорность опять выходила боком. Музыка обиженно стихла, чёрный провод ужом полез на кулак.
- Деньги есть?
- Нету.
- Сечь буду до красной юшки!
Провод обидно ужалил по рукам. На отцовской шее проступили безобразные жилки. Слабый замах, как следствие, удар скользком, невелик ущерб, но и руки мои немногим толще провода.
- Две сотки в куртке, бери и проваливай!
- Я пойду, а ты – на щеколду. Знаем – плавали! Сам иди – возьми того же самого по красной цене!
- Красный, значит, стоп, разве нет?
- Всечь тебе на вход ноги? Скидочную карту взял?
- Взял, сейчас пойду и скинусь с ней прямо с крыши!
- И не вздумай на вокзал идти – автобусам в жопу пялится!
Иду на вокзал. Открываю блокнот и пишу размашистым почерком «Стендап – десять признаков нищеброда… Ты не найдешь косарь в зимней куртке, потому что у тебя нет зимней куртки. Когда холодно, ты просто начинаешь быстрей ходить в осенней. Ты не выходишь в магазин без пакета, дисконтной карты, купона, страпона и чувства вины. Единственная одежда, которая подходит к твоим убитым кедам – это бахилы…» Бахила жива, пока она синяя, а сколько протяну я? И куда протяну?
***
Не помню, поздоровался ли я с Плюхой. По-моему, просто взял её за руку и потащил на жёсткой сцепке через этаж гуманитарных наук. Тщетно пыталась она остановить меня важностью доклада о Паустовском. Доклад о Паустовском – это что ещё, твою мать, за дистиллированная вода?! Я был на взводе, за шаг до совершенства, моё тело помнило каждое микродвижение дня вчерашнего. Даже это уже казалось не актуальным, а вы тут со своими покойниками!
– Включай! – велел я Плюхаревой.
– Тебе не кажется, что в нашем танцевальном классе пахнет калом? – едва уловимым движением головы Плюхарева кивнула на туалет.
– Это жизни моей запах– я привык!
Она дала мощный залп цитруса, разбавляя притор духов собственным сладким по́том. Мы спехом прогнали танец. Финальная поддержка была ниже всякой критики.
– Плюхарева, ну, common! – взмолился я.
– Прости, я просто увидела синяк на твоей руке и боялась сделать больно.
– Ты делаешь больно, когда не делаешь нормально!
– Прекрати разговаривать со мной в таком духе!
– Я вообще сейчас матом начну разговаривать, если мы не повторим!
– Вот и прекрасно. Мы на филфаке собираем нецензурную лексику!
– Приходите тогда к моему отцу, он вам баночку наполнит до краёв!
– А вот и придём! Борис давно уже хотел поговорить с ним, по-мужски, отомстить за тебя.
– Борис у нас, значит, эталон мужского поведения?
– А почему бы и нет?!
– А голым ты его случайно не видела?
– Господи, почему в нашей команде всеёсводится к физиологии, неужели тем других нет?!
– Тел других нет!
– Гоша… Мы кажется придумали ещё одну шутку на биатлон!
Неожиданно появляется Лилька, впрочем, она всегда появляется неожиданно.
– Тайминг урезали, у нас четыре минуты. Капралов толкнет речь! Ещё и звукарь заболел.
– Звукарь-говнарь, блин.
Лилька бережно взяла меня за руку. И приняла выражение лица «сейчас попрошу».
Я знал эту мину очень хорошо и не раз на ней подрывался.
– Ты должен сесть вместо него.
– За кого мне ещё сесть? За всех декабристов сразу?
– Гоша, я серьёзно. Сядь вместо этого сраного звукаря.
– Я не для этого танго репетировал. Давай срежем Борямбу?
– Борямбу – нельзя. Он наш комедийный тяжеловес.
– Я тебя умоляю…
– Это я тебя умоляю! Хочешь, на колени встану?
– Не протри только!
Лилька дала мне звонкую короткую затрещину, наверное, такой же когда-нибудь я смогу ответить папе. В который раз я просрал превосходство в разговоре из-за своего квадратного юмора. Лилька обиженно отвернулась от меня.
– Я сделаю всё, как ты просишь...
Лилька кинула мне в лицо сценарий подзвучки. Видимо, она обиделась всерьёз и это было прекрасно. Не всё же ей меня обижать!
***
Я открыл это чертов сценарий за двадцать минут до начала. Это было почти фатально. Прогона по мероприятию не было, потому что грешно отрывать малых детей от светлой учёбы. Прогон мне был нужен как воздух!
Композиция концерта была просто жалкой: целый час убили на бла-бла-шоу и показули. Вишенкой на этом тухлом торте, конечно, была команда КВН «Бодряне». Можете называть меня тщеславным ублюдком, но каждый артист по сути своей эгоцентричен, хотя топовые уже научились отыгрывать стеснявость, но поверьте мне – это тоже маска лица. Хотя имею ли я право на экспертное мнение? Меня закрыли в будку звукорежиссёра, как щенка без родословной, удалили из команды, как папиллому! Вместо близости с Плюхаревой я трахаюсь теперь со стареньким ноутбуком времен неолита. Если вытащить из него убогую внутряшку и насыпать зерна – пользы от корыта будет гораздо больше. Экран этой шайтан-машины отдаёт нездоровой синевой и снижает мое зрение наглухо. Реальность не лучше – окошко, через которое я смотрю на сцену, треснуто и заляпано краской. От пыльных кулис Плюхарева вечно бьётся в аллергенном припадке, но зато по документам мы – вуз инновационный, почти Хогвартс.
Первые пятьдесят шесть минут концерта я отработал спокойно, без эмоционального вовлечения, но, когда вышли мои ребята, я поймал неслабый клин. Во-первых, я лажанул на первом зонге, и Борямба ждал меня несколько секунд в нелепой позе (как будто у него есть другие), во-вторых, я сильно затроил с нужной отбивкой и включил какой-то невообразимый шлак, а вот моё «в-третьих» стоило мне общения с Лилькой, но обо всём по порядку.
Вначале было слово и слово это было позорно. Лилька изрекала какую-то околесицу. Позже выкатился Боря с огромным самоваром.
Выбегает Гоша. В руках самовар. Он начинает делать непонятные манипуляции.
– Ты чего делаешь, окаянный?
– Угли меняю, я же кальянщик!
– Пошел прочь, неразумный!
– Вот такие у нас парни: кальянщики да вейперы, трейдеры да блогеры, а хочется, чтоб как раньше – богатыри были! Эх, сейчас таких не делают! (выносит из левой кулисы портрет ректора). Вот он самый достойный муж нашего института. Наш незаменимый, невозмутимый, непоколебимый ректор – Савелий Антипович Капралов! Такого мужика, да всем бабам в избу! (Пауза, аплодисменты зала!) Эх, что–то замечталась я, музыку!..
На самом сочном месте крякнул компьютер. Видимо, он нагрелся от этого танца не меньше меня и начал выдавать из себя катастрофально-чудовищный монозвук.
Лилька в этом номере проявила себя одновременно как настоящая сука и большая умница. Она просто замерла, словно сломанная кукла с портретом на груди, имитируя конвульсивные движения. Это был, мать его, лучший номер за всю историю «Бодрян». Через несколько секунд эту кататоничку уже тащил за кулисы Борямба. Зал взорвался аплодисментами.
https://planeta.ru/campaigns/standup_book