Новый рассказ в поддержку моей книги.
Шаровая Молния
Перцев, а ты что сказать-то хотел своей писаниной? Что все говно, кроме мочи? Так не бывает! Везде есть музыка!
Лариса Абашева
1
Бывает родился человек, потерпел и умер. А мог бы сразу заниматься искусством… Ладно пусть не искусством, но творчеством и культурой. Зря что ли строят дома культуры и творчества?
Алиса до сих пор вспоминает свой первый ДК. Он встречал ее скрипучим полотном сцены и кондовым оборудованием. Кулиса отдавала пожарной пропиткой и нафталином. Если включали софиты с прожекторами, то горелая пыль на них тоже давала свой коленкор. Все было из говна, палки и валяной шторы. И все-таки это была магия, потому что запах - это еще не вся атмосфера! И даже сам спектакль - еще не вся атмосфера. Алиса играла там лисичку, или пуговку, или кошку…Какая разница? Перекинул ушки на голове и ты - уже другой зверь. Есть только атмосфера ВНУТРИ - твое торжество!
Алиса уже тогда понимала, что в ее городе очень тесно. Тесноту, по словам Алисы, творила мать. Она не помнит нежности и тепла к матери, помнит только плохое. Их с братом лупили до крови, до разрывов на коже. Брат уходил от свинцовых мерзостей жизни на секцию бокса, Алиса - сублимировала на малой сцене малого города. Она хотела “туда-туда”: в театральный институт, в Сега-Мега полис, на телек, кино или подиум. Когда ты молод, успех для тебя - большое солнечное пятно. Он скорее слепит, чем направляет. И все-же прицел у Алисы всегда был четкий. Она поступила-таки в театральный ВУЗ. Там была честная сотня абитуры. Все казались на порядок ярче и гораздо интереснее.
Мастер не оценил ее сразу, и это стало психологической травмой. И все же он взял ее, потому что Алиса спела. У ней были навыки гитары и голосовые низы. А еще она была возбудимой, конфликтной, атакующей, принимающей, ранимой, гонимой и, бог знает какой.
В театральном ВУЗе все было по-новому, но как раньше. Учебные дисциплины стояли плотно: вокал, фитнес, сценическое движение, хоряга, речь - и все это за день. Гремучая смесь.
С каждым преподавателем свои путанные отношения, а еще надо “подморозить” на детской ёлке, или выступить на региональном конкурсе говна и пара. За медальку, за грамоту, за честь института!
Голяшева видела дальше, чем остальные. Она видела живое зерно в самом тупом желуде. Топтала искусственные цветы и берегла настоящие. Могла сказать, например: Боря Лапшин - это событие, а ты, вообще, кто? При этом Лапшин читал стихи в переходе, согреваясь огуречным лосьоном. Его стоило отогреть, направить, чуть накормить - будет “великий русский артист”. Желание направлять победило актерские потуги, оставалась только мечта сыграть Железнову
Голяшева отучилась на режиссуру кино и театра и поняла, что можно стать Железновой - организовать свое пароходство с блекджеком и портовыми девками. Она сбила маленький фриковатый театр, да еще не один. Получала грантовые деньги, на которые ставила спектакли, выпускала книги и клипы. Вечно помогала кому-то по мелочи. В основном, хроническим раздолбаям. Даешь им ветра в парус, а они - тут же сушат весла, еще и ножки с бортика свесят. Исключения тоже были - одна из ее воспитанниц добралась до самого первого канала - проканало…
Все процессы были спаяны и подчинялись художественной воле (а иногда не подчинялись)
.
2.
Алиса говорила громко и складно. Она знала, что мычанием и молчанием ничего не добьешься. Писала живые посты, залетала на местечковый телек. Если и говорила о себе, то в контексте проектов, или о проектах в контексте себя. Это было тождественно и неразрывно. Реквизит лежал дома, а дети - подрастали на репетициях. Сегодня Алиса участвовала в подкасте “Уральский Мамонт” Подкаст - это хорошо! Подкаст - это один на всех разговор. Мир страдал от непонимания!
Алиса прошла в студию, вернее квартирную студийку. Поставила в угол затрепанные бурые кеды. От привычного “Adidas” на них остались две первых буквы. Этот “ад” она несла на ногах и ни разу этого не стыдилась. “Бедным быть не стыдно - стыдно быть дешевым” - говорил Шукшин.
Алиса поздоровалась, зашла в рубку, этакий закуток с ноготок. Маловато королевство -разгуляться негде!
За диджейским пультом сидел молодой ведун. Его свежевыбритые виски привлекали внимание как холеный газон. Он был весь такой позитивный складный и ладный, что Алисе хотелось плеваться, но не долго.
Немного потрещали языками. Это была разминка. Они заранее договорились, все хлестко и быстро
Ведун взял слово первым:
- Это подкаст “Уральский Мамонт” У нас в гостях мать уральского андеграунда - Алиса Голяшева. Мы несем слово на Уральскую землю. Где родился там и пригодился, правда?
- По- разному. Все амбициозные молодые люди, хотят в столицу, но там тоже свое “казино” и бешеная конкуренция. Лично я никуда не собираюсь, остаюсь тут и воспитываю кадры.
- Вот она - Мать уральского Андеграунда. Про это даже песня есть, мы ее потом вклеим. Группа “Дзинь”,кажется. Цитата: “Актеры, музыканты, бездельники. Ни у кого нету денег. Мама нас любит. Мама нас ценит. Гуляет весь бар на материнский капитал” Вам не кажется эта позиция инфантильной?
- Есть такое дело. Все талантливые люди пипец, как плохо приспособлены к жизни. Они приходят ко мне, я их накормлю обогрею, и мы думаем - куда дальше жить? Так каждый, сука, день! На репетиции еле встаю!
- Что сейчас репетируете?
- Спектакль “Я убил царя”.
- О чем это?
- О людях в чистилище, которые сделали непоправимую ошибку - убили детей! Никому нельзя убивать детей!
3
Алиса была взрывным человеком, но за час до премьеры она превращалась в шаровую молнию. Все было на живой нитке: декорации еще подвозили, звук не настроили, актеры все произносили с холодным носом. Образина Пешкин порвал рукав. Нормальные слова у Алисы закончились. Ей хотелось взять дрель и засверлиться Пешкину по самые гланды. Дрель, к счастью, села. Пару саморезов пришлось затягивать от руки
- Дебил, ты подмышки решил проветрить - гаркнула Алиса прокуренным голосом - подшейте его уже кто-нибудь!
В гримерке тащило потом и валяным войлоком. Любой театр начинается с вешалки, но не всегда кончается стиркой. Пусть не сейчас, но когда-нибудь у них будет костюмер, гример и остальной стафф. Алиса бредила этим, она верила, что у маленького театра будет свой дом - ласточкино гнездо.
-Успокойся, Алиса - промурлыкал возрастной актер - Сева Перьев. - Будь в принятии!
Меньше всего Алиса хотела успокоится. Лишь в такие моменты она жила. Ей нужен был этот кипиш и движ. Бытовуха для нее была преступлением. Очень скучно жить! Очень тяжело жить, когда скучно! Охнули и дрогнули, делаем на разрыв аорты, или никак!
Все собрались на сцене в серую кучу, обнялись настроились. Кто-то зыркнул в зал через кулису: посадка была очень плотной, лишь на задних рядах чернели “выбитые зубы”
4.
По центру сцены был грубый стол, крашенный серебрянкой. Он же выступал трибуной для говорящего. Актеры садились за него, толкали свой текст, а позже расходились по краям. Неповоротливые, в своих грубых комбинезонах они были похожи на логотипы “Мишлен”.
Валю Чернова - волокли на цепях. Он играл царского пуделя. Валя скалился и рычал, капая настоящей слюной. На каждом спектакле он выкидывал новый фортель. Дурик любил подобный акционизм, но не умел его ограничивать. Он мог оголится или укусить кого-нибудь даже в общественном месте. Вале нравилось чувствовать себя центром плотного внимания. Нравилось до дрожи, до зуда, до зубовного скрежета.
Сегодня Валя сиганул с авансцены. Это было, мягко скажем, не запланировано, но эффектно. Сделал себе на бок некую мембрану из полотенца и сиганул. Аттракцион удался - глаза зрителей заблестели. В такие глаза можно было говорить правду.
Алису всё калило. Крупно виделись только недоработки: размыли темпоритм, похерили акценты. Зараза Пешкин сделал свой текст как ребенок - мимо горшка. Оставалась одна надежда на Шестеркова. Все на нем держалось, как на живом гвозде. Он делал мощную коду- разрывную, болевую, вопиющую мысль. Из посмертия говорил, из черной пасти сырой земли. Шестерков умел щупать хтонь,
Для Голяшевой было важно оставаться на связи с кромешным дном. Именно поэтому она пропадала в шалманах и сомнительных кабаках. Там она видела подкожный слой человека, театр жестокости, самые древние рефлексы и сокращения. Тут Алиса брала минус - бурую венозную кровь.
5.
Любое небо, пусть даже питерское, не может постоянно хмурится да искрить. Так же и человечек - сумма разных мучительных состояний. У Алисы было свое место силы и безусловной любви. Бабушкина квартира была для нее самым настоящим укрытием. Жизнь похожа на убитую дорогу без указателей, но привалы нужны как воздух.
Воздух заключался в бабуле. Так инфантильно, так беспомощно и круто было обняться с ней, пустить слезу, беззлобно выругать мужиков, выкурить по одной и все повторить. Бабуля прошла войну и видела многое, поэтому ничегошеньки на свете не осуждала. Тут Алиса брала гуманизм и плюс. После бабули и беда не беда, и урод не урод, и, в общем-то, можно жить!
6.
Театру наконец-то дали скворечник, вернее, подвальник, еще вернее цокольный холодный этаж. Алису захлестнуло чувство домовитости. Обживать, лакировать и красить -угнездиться как следует. Ремонтировать, потом репетировать. Все идет по плану как у Летова, или нет…
7.
Началась военная операция. Бойцы начали уезжать за ленту. Алису накрыло. Каждый вздох, каждый шаг, каждый человек на линии соприкосновения стал для нее важен. Она ненавидела обывателей, которые продолжали пить кофе на анисовом молоке. Нужно было что-нибудь делать! Только что? Нет ни у кого земли под ногами, людей под руками. У самой получается только шарахать. Никакие громоотводы и допинги больше не работали. Сорвешься или сопьешься, без разницы - все равно не поможешь!
Сначала она сделала концерт в госпитале, просто ходила и пела, глотая слезы в курилке. Этого казалось до постыдного мало и недостаточно. Алиса начала шить носилки для раненых и собирать гуманитарные грузы.
Больше не было в душе ее другой благодетели. Она твердо решила, что теперь все всем будет за деньги, в аренду и другими корыстными способами. Самый веселый человек отменяется. Все идет на фронт!
Она решила работать, как чугунная цепь, как цельнометаллическая оболочка! Как оборонснабженмужбыт! Решила не ругать Родину, она несовершенна, как и любой человек. Не ругайте и вы ее! Не бесите своим ворчанием! Она вас не поймет, ей некогда. Алиса работает с перерывами на еду- кипяточную лапшу с острым перцем. Ей кажется, что мы все жили ради этого момента! Ощущение театральности испарилось. Творчество больше не лечит ее.
Можно долго говорить о свободе, но художник её не особо хочет. Школы, течения, Ахматовские сироты – все это продолжается до сих пор. Все хотят опереться на что-то крепче себя. Следующий этап творчества – вырвать себя с мясом из любой школы. Если вырываешь себя, то вырывай с благодарностью и любовью. Помни, кто держал тебя и видел, как на ладони. Я помню – и я пишу.
18.11. 2022
https://planeta.ru/campaigns/standup_book
