Девушка, читавшая журнал "Знамя"
Я три года выходил из дома на завод в 7:30 утра. Выходил и выходил, ничего особенного. Я ненавидел завод. Ненавидел формовку. Хотел блевать от лома и лопаты. У меня постоянно болела спина. Я не пил из последних сил. Часто пересматривал "День сурка". Не видел никаких перспектив. Жалел себя. Потихоньку разжигался ненавистью к этому миру. Каждую ночь думал вернуться в криминал. Балансировал на грани. В моей жизни не происходило ничего. Путинское безвременье, пробравшееся за шкирку. "Облако-рай" без отъезда на Дальний восток. Шизофреническая сонливость.
В июне 2011 года я вышел и увидел на лавке девушку. Брюнетка. Худенькая. Потрепанная. То ли наркоманка, то ли бродяжка, то ли всё сразу. Лет двадцати пяти. Я бы не обратил на неё внимания, если бы не журнал, который она читала. Она читала журнал "Знамя" за 1996 год. Это было странно и красиво. Рассвет. Лучи подсвечивают её со спины. Вокруг заводской район, а она читает толстый литературный журнал в эпоху интернета. Дикий контраст. Всякий раз я проходил мимо замедленной походкой, надеясь поймать её взгляд. То есть, в первый раз я просто прошел мимо, чтобы в заводском шуме подрастерять утренние впечатления. Правда, когда я вышел из дома на следующий день и снова увидел её на лавке, я обрадовался. Не знаю даже чему. Мимо текли люди, все спешили на работу, а она читала журнал и никому не принадлежала. Я не был моряком, но, наверное, моряки так реагируют на землю, когда долго-долго видели только море. А может, я нагнетаю, потому что люди всегда нагнетают, если мыслят ретроспективно.
На пятый день я проснулся взволнованным. Я думал, что сегодня её не будет на лавке, а если будет, то я подойду к ней и что-нибудь скажу. Скажу "привет" или "как дела?" Или просто сяду рядом и закурю с независимым видом. Нервными руками я почистил зубы и собрал обед в сумку. Жена сказала:
– Ты какой-то дерганный сегодня. Что с тобой?
– Ничего.
– Ты меня любишь?
И пытливый взгляд. Последнее время она часто об этом спрашивает. Обычно я отвечаю автоматически:
– Конечно, люблю.
А потом пытаюсь в это поверить. Точнее, пытаюсь понять – а как я ее люблю? Десять лет брака. Свалка горя за спиной. Мы поженились, когда ей было восемнадцать, а мне двадцать три. Я люблю ее, как дочь? Как свой педагогический проект? Как родственника? Как любовницу? Как жену? Откуда взялась между нами Великая китайская стена отчуждения, если мы каждый день признаемся друг другу в любви? Нас связывает живое чувство или мертвящий быт? Или мы просто дань консерватизму? Я не знаю. В одну минуту мне кажется одно, в следующую – другое. Что кажется ей, бог весть. Нам страшно говорить о нас. Мы поддерживаем тишину и улыбаемся. В этот раз я не улыбнулся. И про любовь тоже говорить не стал. Я проделал это бессознательно. Просто задумался о девушке с журналом. Жена отреагировала:
– Глеб, почему ты молчишь?
– А? Я опаздываю. Люблю, конечно. Пока.
Я схватил сумку и ушел в коридор. Напялил кроссовки. Спустился на первый этаж. У двери я замер. Мне было страшно ее открывать. А вдруг на лавке никого нет? Вдруг она исчезла, и я больше никогда её не увижу? И что тогда? Жить дальше? "Жить дальше!" Могу же я сказать себе гадость. Я скрипнул зубами и вышел на крыльцо. Девушка читала журнал. Я приблизился. Она читала. Я приблизился ещё. Она опустила журнал и посмотрела в упор. Правильные черты. Упрямый подбородок. Обкусанные губы. Синие глаза.
– Привет.
– Привет.
– Как дела?
– Хорошо. А у тебя?
Я смешался. Во мне случилась неконтролируемая потребность говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Не знаю почему.
– Я сяду?
– Садись.
Я сел.
– Ты куришь?
– Курю.
– Кури.
Я достал пачку. Мы закурили.
– Ты читаешь "Знамя"?
– Тут последние стихи Бродского. И "Чапаев и Пустота".
– Почему ты сидишь здесь каждое утро и читаешь журнал?
– А ты почему не сидишь?
Я усмехнулся.
– Теперь сижу.
– Нет, ты уйдешь на завод.
– Не уйду.
– Ладно. Прочитать тебе что-нибудь?
– Прочитай.
– Положи голову мне на колени.
– Зачем?
– Я в фильме видела. Я так хочу.
Я положил. Лег на лавку и положил. Внутри меня рвалась какая-то ткань. Мимо пробегали знакомые. Все они косились оленьими глазами. Внешне я был расслаблен и свободен, а внутри считал минуты. Через двадцать минут из подъезда на электричку выйдет моя жена. Это мешало мне насладиться моментом. Девушка пролистнула журнал и прочла "Корнелию Долабелле". Звонкий голос плыл над моей головой, как... Как цыганский романс над Детройтом.
– Красиво.
– Холодно.
– Ты о чем?
– Слишком мраморное.
– Ты не любишь мрамор?
– Люблю. Но ты пробовал прижиматься к нему сердцем? Вот, послушай "Маленькие города". Они теплее.
– Подожди. Давай отсюда уйдем.
– Почему?
– Потому что через двадцать минут из подъезда выйдет моя жена.
– Я думала, ты больше.
Я вспыхнул. Она назвала меня маленьким человеком.
– Хорошо. Мы никуда не пойдем.
– Твоя жена на меня нападет?
– Нет. Я не знаю, что она сделает.
– Ты лежишь на иголках?
– Читай. Как тебя зовут?
– Даша.
– Глеб.
– Дурацкое имя.
– Почему?
– Похоже на звук. Будто камень в реку бросили. Глеб-глеб-глеб. Ты умеешь пускать "лягушек"? Ну, швырять плоские камни, чтобы они прыгали по воде?
– Умею.
– Ты меня научишь?
– Научу.
– Спасибо тебе. Дождемся твою жену и пойдем на Каму?
– Да. Наверное.
Даша начала "Чапаева и Пустоту", когда из подъезда вышла моя жена. Она остановилась у лавки. Буквально застыла. Моя голова лежала на Дашиных коленях, а глаза смотрели на жену. Жена сказала:
– На электричку опаздываю. Вечером поговорим.
И ушла. И я ушел. Учить Дашу пускать "лягушек". Жечь костер. Гулять по барже. Сидеть в старой котельной на берегу. Пить вино. Целоваться, но не заходить дальше. "Ну, чего ты?" – говорил я ей. "Ничего. Все мы ничего. В этом-то и прелесть".
Вечером я вернулся домой. Жена атаковала меня вопросами. Я стал лакомым блюдом на столе ее ревности. Я молчал. Я не знал, что ей сказать. Я не понимал происходящего. Утром, ровно в 7:30, я вышел к подъезду. Даши нигде не было. На лавке лежал журнал "Знамя". Я повертел его в руках. Перебрал страницы. На последней я нашел четверостишие, написанное синей ручкой:
"Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на прощанье простой кружок.
Это буду я – ничего внутри.
Посмотри на него, а потом сотри".
Я сунул журнал подмышку, закурил и пошел на завод. С женой помирился. Убивать надо таких Даш. Разлучница проклятая. Вертихвостка. Бросила меня красиво, понимаешь. Смену из-за нее прогулял. Еле умолил бригадира Савелича не лишать меня премии. На Каму ходили... Глупость какая. Гипноз! Я жене так и сказал – гипноз. Да разве стал бы я на лавке лежать, не пойми на чьих коленях, если б не гипноз? "Глеб" ей не нравится. Звук, говорит. Сама она звук. Наркоманка конченая. Все люди работают, а она журналы по лавкам читает. Изолировать таких надо от общества. Тунеядство – это не свобода. Журнал еще этот... Седьмой год храню втайне от самого себя. Под инструментами. В дальнем шкафу. Выбросить не могу. Не знаю почему. Сука.
Это я вначале так думал. Потом стал анализировать. Сопоставлять. Прикидывать. И, знаете, что? Не могло такого быть. Не в этой реальности. Слишком чудно. Даша, лежание на коленях, Корнелий Долабелла, Кама, вино, поцелуи... Именно у моего подъезда. Именно тогда, когда я дошел до ручки. Как специально. А может быть, и специально. Через месяц я в этом уверился. Даша, она не только ко мне приходила. У Хемингуэя есть ее образ. У Мариенгофа. Лев Толстой видел ее перед смертью. Макар Стахов в своей книге "Звезды и буераки" описывает второе пришествие Девы Марии, где она собирает новых апостолов. Только вот Дева Мария – вылитая Даша. В "Юноне и Авось" Казанская Божья Матерь – это тоже она. Окончательно я прозрел в московском музее им. Пушкина. Туда привезли пять картин Рафаэля. Я был в Москве проездом. Пошел смотреть. Четыре картины не произвели на меня особенного впечатления, а перед пятой я чуть не упал в обморок. Это была даже не картина, так – набросок углем девушки в профиль. Просто это был набросок моей Даши. Я понял, что избранный. Кем избранный? К чему избранный? Я не знаю. Знаю только, что мне надо читать "Улисса" и ходить на турник. Я живу прежней жизнью. Терпеливо жду. Пинаю камушки в бордюры. Если отскочит вправо – всё сбудется. Если влево – нет. За последний месяц 47 раз отскочило вправо и 23 влево. Мне кажется, это хороший знак. Я в блокнотик записываю. Веду учёт.